— Ну что же, — бодро сказал он. — Хорошо! Оставьте вашу статью. Мы с ней внимательно ознакомимся, обсудим с товарищами и тогда дадим вам знать.
Серёгин поднял глаза и встретился с пристальным взглядом посетителя.
Что бы ещё такое сказать ему?…
— Можете не сомневаться, вашу статью прочтут со всей доброжелательностью… Кстати, нет ли у вас какого-нибудь флажка с Большой Медведицы? Знаете, вымпела или значка, оставленного этими самыми… о которых вы пишете. Если есть, берите портфель и выкладывайте!
Серёгину очень понравилась собственная мысль. Главное, быть с этим гражданином логичным до конца. Он слышал когда-то, что нет никого логичнее сумасшедших.
Действительно, посетитель принял эти слова как должное. Он снял портфель со стола, поставил его на колени, щёлкнул одним из многочисленных блестящих замков и мгновение спустя положил на рукопись небольшой предмет — что-то вроде лампочки от карманного фонарика.
Губы незнакомца дрогнули во второй раз, но он, как и прежде, сдержал улыбку, поднялся с кресла и сказал:
— Я не сомневаюсь, что моя статья попала в надёжные руки. Если вы захотите видеть меня завтра, то прошу звонить до десяти утра. Всего хорошего!
Несколько минут Серёгин прислушивался к шагам в коридоре, опасаясь, что странный посетитель вернётся.
Наконец он осмелился выглянуть за дверь. Там не было ни души.
Со вздохом облегчения Серёгин вытащил сигарету и щёлкнул зажигалкой.
На столе что-то ярко сверкнуло.
Серёгин взял маленький предмет, который принял раньше за лампочку. Предмет был прохладным, блестящим и полупрозрачным, словно драгоценный камень. По форме он действительно напоминал лампочку или грушу.
Серёгин ещё раз щелкнул зажигалкой, и в глубине этой странной груши вспыхнул таинственный голубоватый отсвет.
— Что за чертовщина! — вслух произнес Леонид. — А ну-ка, посмотрим адрес…
На последней странице рукописи было напечатано: «Кандидат физико-математических наук М. Белов, Московский институт астрономии».
Хорошо, что Серёгину не пришло в голову проследить за странным посетителем, а то бы он окончательно уверился в своём нелестном для Матвея Белова предположении.
Сбежав с лестницы, Белов спросил гардеробщицу:
— Скажите, пожалуйста, какой сегодня день?
— Сегодня суббота, — осторожно ответила пожилая женщина.
Посетитель рассмеялся. Потом пробормотал: «Бедный Серёгин». Снова рассмеялся: «Суббота!» — и выскочил на улицу. Гардеробщица с опаской посмотрела ему вслед.
Белов остановился, увидел зелёный огонёк такси, поднял руку:
— Ломоносовский!
Всю дорогу он сосредоточенно молчал. Только в самом конце пути задумчиво спросил шофёра:
— Сегодня действительно суббота?
— Совершенно справедливо, — усмехнулся шофёр. — А вчера, между прочим, была пятница. А завтра будет воскресенье. Можете считать, что получили полную информацию! Приехали…
Расплатившись, Матвей вышел из машины, взглянул на тёмные окна института и распахнул тяжёлую дверь.
Сочувственно улыбаясь, вахтёр протянул ему ключ от лаборатории:
— Что ж не отдыхаете?
— Успеется! — уверенно ответил Матвей и, перескакивая через ступеньку, побежал вверх по лестнице.
Надо спешить! Уже двадцать шесть лет, а как мало сделано!
Школа, университет, сто сорок пять метеоритов и шестнадцать саммилитов — этих странных созданий природы.
Что знал он о саммилитах четыре года назад, когда впервые положил на ладонь блестящий полупрозрачный предмет? Почти ничего. Знал, что первые сто лет после того, как в пустыне, возле оазиса Саммили, нашли несколько десятков таких груш, никто не сомневался, что это стекло. Не совсем обычное, непонятно как попавшее сюда и неизвестно кем сделанное, но стекло.
Затем большинство учёных стали считать саммилиты особым видом небесных камней — метеоритов. Правда, никто и никогда не наблюдал их падения. На Землю падали другие метеориты — каменные или железные. Но было немало объяснений исключительности саммилитов. Один известный учёный даже допускал, что это кусочки Луны, вышибленные из неё кометой и рикошетом попавшие на Землю…
Теперь Матвей кое-что знает об этих таинственных предметах, похожих на затвердевшие большие капли.
Белов включил термоанализатор. Мягко зажужжали реле, и рядом с большим стеклянным экраном поднялся узкий столбик света — внизу вишнево-красный, выше розовый, ещё выше жёлтый, затем белый и на самом верху голубой.
— С чего начнем? — громко сказал Матвей и посмотрел на длинный стол, уставленный самыми разнообразными вещами: стеклянными и фарфоровыми сосудами, пластмассовыми игрушками, металлическими слитками, камнями. На прикреплённых к ним этикетках были цифры, означавшие самые высокие температуры, действию которых подвергались эти предметы. На тяжёлом и тёмном свинцовом слитке стояло «327». На таком же тяжёлом, но светлом, платиновом, — «1755». Самое большое число — «2200» — было записано на этикетке, приклеенной к сверкающему острыми гранями чёрному кристаллу.
Белов взял за уши белого пластмассового зайца, открыл крышку прибора и опустил туда игрушку.
Экран остался тёмным. Столбик света ничуть не изменился. Значит, этого зверя изготовили при температуре меньше четырёхсот градусов.
Следующим был стакан, обыкновенный гранёный стакан из зеленоватого стекла. Экран сразу же засветился темно-багровым огнём.
Матвей положил руку на маленький штурвал рядом с экраном. Стрелка на циферблате прибора медленно сползла с нуля и пошла по кругу. Когда она достигла числа «654», экран погас. Сбоку, на светящемся столбике, появилась чёрная полоска — как раз напротив багрового цвета.